В том, что это было распространенное явление, и не один Кременецкий принимал участие в подтасовках, уверен и историк Охранного отделения Леонид Меньщиков, прослуживший в полиции 20 лет:
«Обнаружить тайный печатный станок — это было мечтой каждого «синего мундира», от юного поручика до седого генерала. Избитый, почти негодный шрифт ценился ими на вес золота. «Ликвидация с типографией» — это подарок к празднику, высший чин, новый орден. Жандармы любили дознания с «вещественными доказательствами» — в виде кремальер, гранок, валиков, при наличности их улики повышались в своей доказательности на несколько степеней; пуд плохенького набора являлся таким грузом, который мог «утопить» лишний десяток «подозреваемых» в совершении преступления.
Но нелегко разыскать тайную типографию! Эти жалкие, примитивные машинки дорого обходились пролетариям и они умели их прятать. Однако, сыскные деятели нашли способ обходить это часто непреодолимое затруднение и, вместо того, чтобы «открывать» тайные печатни, устроенные революционерами, стали таковые «открывать» сами на казенные деньги, через своих — «секретных сотрудников». Это явление констатирует в записке, поданной «на высочайшее имя», и знаменитый жандармский генерал Новицкий. …нежная любовь к «принадлежностям тиснения» свойственна охранникам и жандармам одинаково; разница лишь в том, что содействие постановке технических революционных предприятий у первых выражается в более скрытых, замаскированных формах, чем у вторых; у охранников типография, положим, ставится чаще только «с ведома» секретных сотрудников, а у жандармов — почти всегда «с непосредственным участием» агентов.
Такие режиссерские «постановки» синемундирников вели иногда к очень забавным положениям. Сидит, например, секретный сотрудник в «тайной типографии» и тискает «противоправительственные» воззвания; представитель комитета приносит материалы и уносит напечатанное; проследить за ним, установить его личность, выяснить состав организации нет возможности: местность глухая, заметит он наблюдение — провалится агент; так длится месяц, другой, третий, тысячи, десятки тысяч прокламаций разлетаются по всей округе; жандармы завалены дознаниями о распространении «преступных изданий»; они знают где типография, но не берут ее — на что им «туловище без головы» — станок без «комитета». А сотрудник все «тискает и тискает»[15].
У начальства, впрочем, Кременецкий был на хорошем счету: в феврале 1902 года получил звание подполковника[16], был награжден тремя орденами — св. Станислава 3 степени в 1895 году, св. Анны 3 степени в 1900 году и св. Анны 2 степени в 1903 году. С августа 1903 по январь 1905 года он служит в Санкт-Петербургском жандармском управлении — это была и награда, и знак высокого доверия.
Более опытные сослуживцы, впрочем, были уверены — и не скрывали этого в своих мемуарах — что Кременецкий получил назначение в Санкт-Петербург не по заслугам. Всю свою карьеру он сделал в провинции, в столице у него не было ни покровителей, ни собственной агентуры. Более того, его деятельность сразу внесла излишнюю нервозность в отлаженные отношения полиции и жандармов с тайными агентами в революционном движении. В январе 1904 года Азеф сдал своему непосредственному начальнику, заведующему заграничной агентурой Департамента полиции Леониду Ратаеву, группу эсеров под руководством Серафимы Клитчоглу. Эта группа готовила покушение на министра внутренних дел Плеве, но из-за конкуренции между Охранным отделением, которым командовал Кременецкий, и Ратаевым, арест произошел на очень ранней стадии подготовки. Из-за отсутствия в действиях эсеров какого-либо состава преступления большинство из них вскоре были освобождены, а Азеф впервые оказался под ударом: арест законспирированной группы всего через два дня после встречи с ним не мог не вызвать подозрения.
Кременецкий не сыграл ключевую роль в истории «Собрания русских фабрично-заводских рабочих», организованного еще осенью 1903 года священником Георгием Гапоном. Этим занимались люди гораздо более опытные и высокопоставленные: Устав новой организации утверждал лично министр внутренних дел, а средства на открытие рабочего клуба выделял Департамент полиции. Но Кременецкий знал о его деятельности достаточно много, чтобы полностью поддерживать инициативы начальства: «И теперь уже собрание русских рабочих начинает обрисовываться как благожелательный общественный элемент. К тому же оно все более начинает приобретать симпатии в разумно-частной среде русских рабочих». Руководству МВД, городским и церковным властям казалось, что харизматичный священник Гапон контролирует рабочее движение столицы в достаточной степени, чтобы не допустить никаких эксцессов. Поэтому 9 января 1905 года, когда были убиты и ранены несколько тысяч человек, стало и поворотным моментом в истории первой революции, и крахом нескольких карьер. В отставку подали градоначальник Фуллон, министр внутренних дел Святополк-Мирский, а скромного полковника Кременецкого услали с глаз долой в Иркутск.
По версии жандармского генерала Александра Герасимова, вопрос о переводе Кременецкого из столицы был решен уже в конце января 1905 года, вскоре после «Кровавого воскресенья». Только что назначенный генерал-губернатором Санкт-Петербурга генерал Дмитрий Трепов «нашел Петербургское охранное отделение в состоянии, которое ему совершенно не понравилось». Трепов немедленно обратился к начальнику Департамента полиции Алексею Лопухину с требованием сменить руководителя отделения[17]. Ознакомившись с реальным положением дел, Герасимов оценил обстановку в Петербургском отделении при Кременецком как «карикатуру на политическую тайную полицию»[18]: достаточно было того, что тайные агенты из подпольных организаций среди бела дня приходили на беседы со своими жандармскими «кураторами».
Иркутские жандармы: родственники революционеров и организаторы провокаций
В Иркутске помимо губернского жандармского управления располагались жандармское управление Забайкальской железной дороги, центральное полицейское управление и полицейские участки. Вскоре после отъезда Кременецкого к новому месту службы, 26 октября 1908 года, губернское управление, с 1817 года располагавшееся на улице Жандармской[19] в доме № 36, переехало в новое помещение на улице Зверевской (ныне Бабушкина). В каком-то смысле к органам правопорядка можно отнести и казаков, которых регулярно привлекали к исполнению обязанностей по наведению и поддержанию порядка в городе.
Всего за десяток лет в Иркутске сменились три начальника губернского жандармского управления. С 1897 по 1901 год управление возглавлял полковник Николай Андреевич Малинин, в 1901–1905 годах — полковник Антон Иванович Левицкий и в 1905–1908 годах — полковник Кременецкий. На протяжении трех лет, с апреля 1900 по май 1903 года, военным генерал-губернатором Иркутска служил Александр Ильич Пантелеев — помощник шефа жандармов в 1897 году и командир Отдельного корпуса жандармов с января 1898 по апрель 1900 года.
Хотя сами жандармы не афишировали свою деятельность (Леонид Кременецкий лишь один раз упоминается в городской летописи), общественность, немалую часть которой составляли ссыльные, болезненно реагировала на появление «синих мундиров» в публичных местах. Пантелееву, например, долго не могли забыть, что он принимал посетителей и наносил визиты именно в жандармском мундире. Позже, правда, за хлопоты по установке памятника императору Александру III ему присвоили звание почетного гражданина Иркутска. Несмотря на службу в жандармском корпусе, Пантелеев старался поддерживать хорошие отношения и с коренными сибиряками, и с авторитетной общиной ссыльных, и даже с влиятельной еврейской общиной. Его дочь тяготела к общению со ссыльными, а о придворной жизни (сразу после Иркутска Пантелеев был назначен генерал-адъютантом Николая II) отзывалась без должного почтения.
При таком генерал-губернаторе, опасавшемся, вероятно, однажды увидеть в списке арестованных собственную дочь, социал-демократы даже провели в конце июля 1903 года партийную конференцию. Вся политизированная общественность города об этом знала, а жандармы, как это было установлено по документам в 1920-х годах, нет, поскольку значительная часть их служебного времени была посвящена слежке за Иваном Поповым, совершившим в это время поездку в Москву. Слежка была ненапрасной: Попов искал контакты с центральными органами ПСР, но не смог наладить связь по независящим от него обстоятельствам[20]. Более того, когда иркутские социал-демократы в 1902 году создали свой первый партийный комитет и издали по этому случаю первую прокламацию, редактор газеты «Восточное Обозрение» Иван Попов сумел убедить генерал-губернатора, что прокламации изданы в каком-то другом городе — и тем самым вывел из-под удара всех местных ссыльных.
Не чурался жандармских функций и преемник Пантелеева — граф Павел Ипполитович Кутайсов, военный генерал-губернатор Иркутска в 1903–1905 годах. Именно ему в 1904 году предложил свои услуги Николай Татаров, член ЦК партии эсеров, которого Азеф позднее подставил вместо себя партийной комиссии. Татаров был крупной фигурой в партии: в 1899 году он был одним из организаторов знаменитой в то время группы «Рабочее знамя», одним из членов которой был известный впоследствии чекист Глеб Бокий. В 1901 году Татаров и Бокий по разным делам были сосланы в Иркутск, но если Татаров занимался трудом интеллектуальным (легально писал статьи для газеты «Восточное обозрение» и в то же время организовал подпольную типографию), то Бокий, имевший неоконченное образование горного инженера, некоторое время работал на постройке Кругобайкальской железной дороги. И надо же было так случиться, что именно Татаров тяготился ссылкой больше: он по собственной инициативе предложил Кутайсову сдать всю известную ему информацию о местных эсерах (в том числе подпольную типографию), продолжить работу с Департаментом полиции в будущем — а пока вернуть его из ссылки в Санкт-Петербург. Обе стороны исполнили свое обещание: Татарова вернули в Европейскую Россию, и он работал в личном контакте с директором Департамента полиции до самой своей смерти.
По воспоминаниям иркутян, и полковник Антон Левицкий был не самым типичным жандармом. «У Левицкого была дочь Мара (Мария), которую он называл революционеркой. Она училась в гимназии и старалась сблизиться с политическими ссыльными, но те, опасаясь ее как дочери жандарма, избегали знакомства. В 1905 г. она уехала на курсы в Петербург и там занялась революционной деятельностью у социал-демократов. Затем была арестована и сослана на Север России», — писал редактор «Восточного обозрения» Иван Попов. Видимо, предчувствием такой судьбы дочери объясняются и другие поступки начальника жандармского управления: Попов получал от него нелегальную литературу, иной раз редактору дозволялись встречи со ссыльными в пересыльной тюрьме[21]. После убийства министра Плеве, потрясшего всю Россию, Левицкий отметил лишь: «Тяжелый был человек! Трудно было с ним служить!»[22].
Важной фигурой Иркутского ГЖУ был начальник Охранного отделения ротмистр Митрофан Леонтьевич Гаврилов. Его биография была типичной для офицеров жандармского корпуса: окончил Орловский кадетский корпус и Константиновское военное училище (по 1 разряду), в 1893 году был зачислен в Измаильский резервный батальон. В мае 1898 года после сдачи экзаменов принят на службу в ОКЖ, служил адъютантом в Варшавском, Вятском, Минском и Одесском управлениях. В Иркутск переведен 14 февраля 1901 года уже в качестве помощника начальника управления, однако ровно через три года был определен в резерв. В эти три года Гаврилов успел прославиться среди сослуживцев как автор весьма пространных и путаных реляций, перегруженных иностранными словами и плохо передающих смысл дела.
С Кременецким Гаврилов нашел общий язык и получил в сентябре 1906 года лестную характеристику:
«Начальник Иркутского Охранного отделения ротмистр Гаврилов, после возникновения 13 октября прошлого года всеобщей политической забастовки по распоряжению бывшего Иркутского военного генерал-губернатора графа Кутайсова был всецело подчинен мне в своей служебной деятельности.
Обладая достаточной осведомленностью о намерениях революционеров, он проявил себя в то время энергичным и самоотверженным исполнителем распоряжений по производству обысков и арестов лиц, руководивших революционным движением в городе Иркутске, причем, в отношении его подготавливалось покушение, предотвращенное, однако, своевременным арестом злоумышленников.
В виду изложенного я также входил с представлением в Штаб отдельного корпуса жандармов о награждении ротмистра Гаврилова чином подполковника. Это мое ходатайство не было удовлетворено и ротмистр Гаврилов один из всех гг. офицеров вверенного мне Управления не получил никакой награды.
В настоящее время, когда ротмистр Гаврилов, действуя самостоятельно, выяснил и арестовал тайную типографию и целый ряд весьма серьезных членов местной организации социалистов-революционеров, организовавших боевую дружину и замысливших произвести покушение на командира 3-го Восточно-Сибирского корпуса генерал-лейтенанта Ренненкампфа, для чего ими был изготовлен обнаруженный в типографии разрывной снаряд, я считаю долгом просить ходатайства Вашего Превосходительства о награждении ротмистра Гаврилова чином подполковника»[23].
Ходатайство в очередной раз осталось без удовлетворения — может быть, потому, что 23 декабря 1905 года местные эсеры совершили неудачное покушение на вице-губернатора Мишина, а 26 декабря — успешное покушение на полицмейстера Драгомирова, и начальник охранного отделения не смог предотвратить эти теракты. Да, в Иркутске не случилась «Иркутская республика», восставший народ не смог захватить власть в городе, как это случилось в Красноярске и Чите, — но тут сыграла роль не высокая эффективность жандармской профилактики, а лишь стечение обстоятельств. Город не имел собственной промышленности, а следовательно и многочисленных рабочих, даже железнодорожная станция Иннокентьевская, где находились депо и крупные пролетарские коллективы, была оторвана от городской жизни.
С другой стороны, за влияние на настроения жителей боролись многочисленные политические и общественные группы самых разных настроений и оттенков — и большевики, меньшевики и эсеры играли среди них не самую важную роль. Например, по мнению Н. Баранского, «Иркутск, как город ссылки, представлял собой в смысле политических оттенков нечто вроде археологического музея: тут были и старые народовольцы, и народоправцы, и бундисты, и пепеэсовцы, и махайцы, и эсеры всяких мастей»[24]. В Иркутске не было даже собственной партийной газеты РСДРП, сопоставимой по значению с «Красноярским рабочим» или «Читинским рабочим», — зато местные большевики в апреле 1907 года на целую ночь захватили городскую типографию, и жандармы не смогли найти ни одного участника этого события.
Лишь в 1907 году ротмистр Гаврилов получил первую награду — орден св. Владимира 4 степени. 20 декабря 1907 года Гаврилов был переведен в Санкт-Петербургское управление, получил в 1911 году очередное звание подполковника, а с декабря 1913 года продолжал службу в Батумском ГЖУ[25].
Летописец в погонах
Так случилось, что деятельность иркутского жандармского управления была задокументирована практически сразу — «Обзор революционного движения в округе Иркутской судебной палаты в 1897–1907 гг.» объемом 258 страниц издан в 1908 году в Сенатской типографии Санкт-Петербурга. Основной текст отчета заканчивается датой 2 апреля 1908 года, состоит из 207 страниц (без оглавления). Страницы 219–254 (с отдельной нумерацией) содержат «Обзор революционного движения в округе Иркутской судебной палаты за 1908 г.», последние упомянутые в этом разделе события датированы августом 1908 года. Известно, что существовали аналогичные обзоры как по отдельным частям Российской империи (например, «Краткий обзор противоправительственного движения в Финляндии с конца 1898 г.» и «Обзор противоправительственного движения в Омской губернии в 1898–1901 гг.»), так и по империи в целом («Обзор социально-революционного движения в России» 1879 г., «Революционное движение в России в 1861–1871 гг.»). Это также были секретные документы, изданные небольшим тиражом (некоторые главы ввиду особой секретности — не более 50 экз.), вследствие чего они и сегодня менее доступны и цитируются достаточно редко.
Под отчетом стоит автограф прокурора Иркутской судебной палаты Евгения Петровича Нимандера. В Иркутск только что назначенный на должность Нимандер прибыл 20 ноября 1906 года[26], поэтому он, вероятно, был не единственным автором, а руководителем некоего коллектива, включавшего других сотрудников прокурорского надзора или судебной палаты в целом. Непосредственными помощниками и подчиненными прокурора был его товарищи (заместители) — статский советник Николай Леонтьевич Студзинский и коллежский асессор Алексей Александрович Петухин-Кошелев[27], а также секретарь П. С. Пржелевский.
Личность Е. П. Нимандера заслуживает особого внимания. И до, и после работы в Иркутске в биографии прокурора Нимандера было много интересных встреч и событий.
По данным составителя семитомного труда «Падение царского режима» Петра Щеголева[28], Е. П. Нимандер родился 25 июня 1864 года в Ярославле, в дворянской семье шведского происхождения. Герб рода Нимандер описан в нескольких официальных изданиях: «В лазуревом щите правая рука в серебряных латах, держащая золотого сокола с червлеными глазами. Щит увенчан дворянским шлемом и короною. Нашлемник: два лазуревых орлиных крыла. Намет: лазуревый с золотом»[29]. Упоминания о представителях рода встречаются в так называемых «памятных книгах» — в частности, в книге Калишской губернии (Царство Польское) за 1897 год.
Судя по сохранившимся данным, семья Нимандер до 1861 года не имела значительного количества крепостных, зато ее представители приносили пользу империи в качестве юристов и дипломатов. Отец Евгения Нимандера — Петр Карлович, выпускник Демидовского лицея (1855), служил чиновником особых поручений Ярославской Палаты государственных имуществ, а затем по судебному ведомству. В 1875 году получил чин надворного советника[30], служил в Саратовском окружном суде; в 1883 году — товарищ председателя Калишского окружного суда.
Евгений Нимандер окончил с золотой медалью Саратовскую гимназию, в 1883 поступил на юридический факультет Московского университета. Успешно сдав испытания за все четыре курса, он представил сочинение по теме «Опыт о бумажных деньгах в связи с вопросами о металлических деньгах и их кредитных суррогатах» и в октябре 1887 определением Университетского совета утвержден в степени кандидата правоведения. С 12 июня 1887 зачислен кандидатом на судебные должности при Московской судебной палате. В 1891 году получает чин коллежского секретаря[31], служит судебным следователем Рижского окружного суда по Дерптскому участку. В 1892–1894 годах — товарищ прокурора Новгородской губернии, имел в Устюжинском уезде Новгородской губернии 700 десятин земли.
До 1895 года — член Кишиневского окружного суда от Бендерского уезда в чине коллежского асессора[32]. С 1898 служил на Кавказе прокурором окружных судов: сначала Ставропольского, а затем – Тифлисского. Уже будучи прокурором Тифлиса, надворный советник Нимандер по должности присутствовал при вскрытии наследника-цесаревича Георгия Александровича[33], скончавшегося 28 июня (10 июля) 1899 года во время прогулки на «велосипеде с бензиновым двигателем» в горах.
В 1900 году Нимандер получил чин статского советника и должность прокурора, жил в Тифлисе на Николаевской ул., в д. 94. Одновременно с основной деятельностью состоял членом Тифлисского губернского присутствия по промысловому налогу. Нужно сказать, что при обычном продвижении по службе по выслуге лет для такой карьеры потребовалось бы 18 лет, а Нимандер проделал это восхождение за 10.
Примечания:
[15] Меньщиков Л. П. Охрана и революция. К истории тайных политических организаций в России. Часть III. – М.: «Издательство политкаторжан», 1932. – с. 35–44.
[16]Список общего состава чинов Отдельного корпуса жандармов по 1 июля 1915 года. 1 и 2 части. – Петроград, Типография Штаба ОКЖ, 1915. – с. 241.
[17] Герасимов А. В. На лезвии с террористами // В сб. «Охранка»: Воспоминания руководителей охранных отделений. Вступ. статья, подгот. текста и коммент. З. И. Перегудовой. Т.2. – М.: Новое литературное обозрение, 2004. – с. 142.
[18] Герасимов… – с. 145.
[19] С октября 1920 года — улица Фридриха Энгельса. Здание располагалось неподалеку от Острожного моста через р. Ушаковка, поблизости от Тюремного замка.
[20] Попов И. И. Забытые иркутские страницы… – с. 176.
[21] Попов И. И. Забытые иркутские страницы. Записки редактора. – Иркутск, Восточно-Сибирское книжное издательство, 1989. – с. 65, с. 216.
[22] Попов И. И. … – с. 234.
[23] ГАИО. Ф. 600. Оп. Оц. Д. 30, л. 87.
[24] Баранский Н. В рядах… – с.23.
[25] Список общего состава … – с.448.
[26] Все даты даны по юлианскому календарю, применявшемуся в России до 26 января 1918 года.
Иркутская летопись 1661–1940 гг. / Сост., авт. предисл. и примеч. Ю. П. Колмаков. – Иркутск: «Оттиск», 2003. – 848 с.: ил.
[27]В 1891 году — товарищ прокурора Минусинского округа (История Минусинской прокуратуры. Прошлое, настоящее, будущее. // Автор-сост.: В. Г. Чернышёва. – Минусинск: МБУ К МКМ, 2014. – с. 20). В 1913 году — председатель Благовещенского окружного суда, статский советник (http://www.прокуроры-амура.рф/istoriya-prokuratury/istoriya-prokuratury-amurskoy-oblasti/).
[28]Падение царского режима. Стенографические отчеты допросов и показаний, данных в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства. // Под ред. Щеголева П. Е. – Государственное издательство, М.-Ленинград, 1927. – т. VII.
[29]Дело Департамента Герольдии Правительствующего Сената о гербе Нимандера от 21.07.1859.
[30] Гражданский чин VII класса в Табеле о рангах. Соответствовал чину подполковника в армии, войскового старшины у казаков и капитана II ранга во флоте. Официальное обращение «Вашевысокоблагородие».
[31] Гражданский чин X класса в Табели о рангах. Соответствовал чину армейского и кавалерийского поручика, казачьего сотника и мичмана во флоте.
[32] Гражданский чин VIII класса. Соответствовал чину армейского и кавалерийского капитана, при дворе титулярного камергера, казачьего есаула и лейтенанта во флоте. Титул «Ваше высокоблагородие», чин давал право на личное дворянство.
[33] Третий сын Александра III, младший брат Николая II.